Страха перед наступающим событием не существует – есть тревога смерти, акта, на который мы все обречены, но проблема в том, что никто не знает, когда умрет.

Так размышлял немецкий философ М. Хайдаггер. Мы пытаемся не думать об этом бесконтрольном для нас событии, но оно преследует нас, утверждал он. 

В переживании травм мы сталкиваемся с этой тревогой. Я полагаю, что страх сойти с ума также черпает себя из этого источника. Ведь смерть – это не только физический акт, но и психическое ощущение того, что нет меня, исчезло Я или оно изменяется, теряется... и есть риск сойти с ума, умереть психически.

С этим страхом мы работаем в психоаналитической психотерапии.

• Вам знакомы бессонные ночные часы?
• Или вы знаете, что не можете долго заниматься одним и тем же делом?
• Вы впадаете в тревогу, когда остаетесь одни и стремительно начинаете обертывать это время в любую попавшуюся обертку хлопот?
• Или наоборот, вы настолько заняты, что у вас нет ни минуты, чтобы остаться наедине с собой, чтобы расслабиться?

Тогда эти мысли для вас… Ведь мы говорим с вами об опыте и состояниях, которые сложно однозначно диагностировать, назвать. У этих состояний есть постоянная характеристика - более или менее явное выраженное состояние тревоги, иногда паники.  

Многие из нас придумывают способы обращения с этой тревогой, к примеру, уходят с головой в работу, не останавливаются …движутся.

Это помогает, до поры – до времени…  Самый крайний случай выражения той тревоги, о которой я пишу – страх потерять себя, свое Я, попросту говоря, сойти с ума. У некоторых из нас есть реальные основания боятся сойти с ума. Трудно представить себе, что это такое, не испытав такого рода сумасшествие, такие психотические переживания на себе, или не став свидетелем оных.

Я знаю о таком опыте, в том числе из слов моих пациентов, к примеру, когда они говорят о том, что:

• их накрывает, будто цунами;
• труба, которая имела продолжение, вдруг обрывается - и за ней ничего нет;
• возникает острое ощущением навязчивого тупика мыслей и чувств, из которого нет выхода и в котором они заперты; 
• проявляется соматически: через непонятные симптомы в теле (скопление чего-либо, невозможность дышать, глотать).

Тогда их накрывает тревога, они переполнены аффектом, который едва могут вместить в себя. Их психика, как контейнер, не справляется в этот момент с тем, что внутри.

В этом состоянии мы остро нуждаемся в присутствии рядом другого, эмоционально настроенного на нас, на переживание нами ада и хаоса, кто «передал» бы нам функцию своего Я, более спокойного в этот момент, понимающего, которое мы могли бы использовать в качестве поддержки, на которую можно опереться как на костыль. Это в начале.

Затем такой костыль, предоставляемый психологом и психотерапевтом, становится внутренним содержанием, поддерживающей фигурой, на которую можно опереться без присутствия самого специалиста. Так, если кратко описать, работает психоаналитическая психотерапия тяжелых пограничных и психотических состояний.

Но что же стоит за этими тревогами? Как это: чувствовать себя в аду?
Данте Алигьери в своей «Божественной комедии» оставил нам представлении об аде тревоги, хаоса, жути, из которых выхода нет. Английский психоаналитик Д.В.Винникотт писал о страхе распада, который сопровождает младенцев, затем и взрослых.

Другой психоаналитик Э.Бик делилась метафорой, которая корнями уходит в переживания младенцев – размывания и распада по частям в открытом космосе, где части тела, как части психики, не могут соединиться, они просто хаотично разлетаются.  

Французская школа психоанализа в лице Д. Анзье дает нам другое описание этим примитивных, довербальных, жутких переживаний – это яйцо или другая фигура, которая имеет содержание и вдруг начинает растекаться. [Д. Анзье, Я-кожа] Это растекание, утекание цунами, которые накрывают с головой – еще один типичный образ для той тревоги, которую мы описываем.

Метафоры и слова – это все, что у нас есть для описания таких состояний. Пребывая в такого рода состояниях тревоги мы нередко хотим постоянно есть – так просыпается наш один из первичных инстинктов и связанные с ним чувства удовлетворения, наполненности. Живот в русском языке в древние времена был тесно связан был с жизнью. «Живота» просили как помилования, жизни.

В этом мы приближаемся к тому, что противопоставляется жизни – это, конечно, смерть. В таких состояниях тревоги, которые могут носить эпизодическое значение или длиться долго, иногда годами – мы сталкиваемся с переживанием смерти, с тем, насколько она не подконтрольна нам, как бы мы ни хотели это отрицать и не использовали бы шоппинг, игровые автоматы, развлечения и др. как прием незамечания факта нашей конечности, которая при том может наступить в любой момент.

Немецкий философ М. Хайдаггер говорил об этой тревоге как о «Бытие-к-смерти», которое мы пытаемся избежать прочувствовать, но которое неизгладимо следует за нам. [М.Хайдаггер, Бытие и время]. Это нечто, что мы мысленно отдаляем… стараясь фантазировать, что смерть будет хоть и с нами, но еще так не скоро. Травматические события, расставания, смерти тех, кого мы любим, тотальные жизненные изменения, катастрофы – все это снимает налет нашей мирской фантазии о подконтрольности жизни и сталкивает нас без нашего желания с фактом смерти и конечности  любых отношений и нас самих.

Американский психолог Роберт Д. Столороу, описывая переживание травмы и ее влияние на человека, ссылается на Хайдаггера и описывает свой опыт столкновения с «Бытием-к-смерти» после внезапной смерти жены [Роберт Д. Столороу, Травма и человеческое существование. Автобиографические, психоаналитические и философские размышления].

Опыт не только смерти другого, но и пребывание в больнице, в чужой стране, опыт пребывания в долгой неизвестности  - отбрасывают нас к самым ранним и древним слоям психики, к психотическим фантазиям, о которых мы упоминали выше. 

Для психотерапевта и психолога, работающего с такими пациентами/клиентами, очень важно понимать и прожить свой «психоз», уйти на свою глубину тревоги, чтобы понимать и чувствовать то, где и в какой степени погруженности находится пациент/клиент. Это помогает быть вместе в пучине ада, чтобы понимать и выбираться из него шаг за шагом.

Именно поэтому работать с такими состояниями может тот, у кого есть свой опыт долгосрочной психотерапии или психоанализа. Только в таком случае мы, психологи и психотерапевты, можем использовать свои психотические «слои» психики для поддержки и выздоровления тех, кто обратился к нам за помощью.

К сожалению, у психиатров, работающих в государственных учреждениях, нет возможности переживать этот опыт. Наоборот, там все создано для того, чтобы отличить «больных» от «здоровых»: вторые в белых халатах, первые – без них.

Чтобы психиатру психически выжить, ему действительно необходимо максимально дистанцироваться от ужаса и жути в переживаниях своих пациентов: их слишком много на одного специалиста, нет ограничений по времени, психиатр не принадлежит сам себе, а, скорее, руководству.

Помощь психиатра в том, чтобы назначить и корректировать препараты и их дозировку, что очень важно в случае, когда Я пациента не справляется самостоятельно с переживаниями и тревогами. Однако лишь медикаментозное (психиатрическое) сопровождение таких состояний недостаточно, здесь также требуется немедикометозная (разговорная) психотерапия.

Чтобы пройти через ужас и выйти из него, нужен тот, кто будет идти рядом и светить во тьме, кто научен и знает, как это делать.

Переживая и выходя из таких состояний полностью или частично, мы и наши пациенты/клиенты можем использовать их как ресурс, как опыт, очень необычный, тяжелый, но ценный.