Почему аналитик – это всегда сера мышка? (Мартин Малер)

Высокий, худощавый человек лет за пятьдесят. Очки на переносице, как у дальнозорких. Голос объемный, приятный бас, на беглом английском читает статью о развитии психоанализа в Чехии. Какой-то мешковатый серый пиджак, черные ботинки. Типичный профессор-аналитик с небрежной прической.

Читает о проблемах идентичности восточноевропейских обществ. О том, что пятьдесят лет (а развитие Чешского общества началось в 1930 году) истории психоанализа - это история страха, подполья, нелегальное положение в стране сначала под фашисткой оккупацией, потом с тоталитарным коммунистическим режимом.

Посттоталитарный стыд: Мы не аналитики – аналитики не мы.

Он рассказывает о своем выводе из наблюдений, об отношении чешских аналитиков к своему прошлому. Главное – это стыд. Стыдно, что мы не такие, как они. Они – это западные общества, где развитие протекало непросто, но его можно проследить в каких-то реальных артефактах: в фотографиях, протоколах собраний, в статьях.

Малер рассказывает об опыте прохождения личного анализа и аналитического тренинга при коммунистах. «Это все делалось тайно, если собирались вместе, то по каким-то другим поводам. Чтобы власти не смогли заподозрить нас в антиправительственной деятельности».

От травмы – сначала скучно, потом больно.

Он рассказывает, а я чувствую нестерпимую скуку и привкус раздражения и недовольства, как от слишком перченой, но пресной еды.

Почему, спрашиваю я себя? Да о чем здесь говорить...

Ведь и так ясно, разрушили Берлинскую стену, нахлынул поток западных идей, в том числе психоанализ. Люди стали хватать западный стиль мышления, культуру, не просто кусочками, а охапками, как порошок, масло, соль и бензин в девяностом году. Как будто история кончилась и дальше уже не будет. Ничего не будет. Поэтому надо схватить западную одежду и быстро приспособиться жить в ней. Все очень просто и понятно. Так ответил я.

Но Малер продолжил - в Чехии была собственная культура психоанализа. Пусть подпольная, пусть полулегальная (многие психотерапевты проходили анализ, но потом работали как психотерапевты в государственных клиниках), но культура была.

А кто сказал, что в Казахстане психоанализа нет?

Коллега в конце сказал, «это похоже на казахский способ обретения идентичности».

С какого момента считать Казахское Государство состоявшимся?
С 1991 года, когда Союз распался, и республики обрели суверенитет?
Или с 1924 года – когда был образован Союз и провозглашена КазАССР?
Или еще раньше, с Казахского ханства, но об этом периоде очень мало письменных свидетельств, а тем более четких границ.

Малер высказал мысль, что тоталитарное прошлое будит параноидальные страхи по поводу идентичности: А кто ты? Свой или чужой?
Также интенсивно и по поводу своей идентичности: А кто я? Психоаналитик, психотерапевт или психоаналитический терапевт?

Стыд и страх вызывал огромные споры и напряжение внутри сообщества. И Малер, как президент, был постоянно под огнем конкурирующих групп.

А кто такой аналитик, если не Я. Или ты?

И я подумал, как это близко мне и переживаниям знакомых психоаналитиков. А кто я? Мне вспомнились многочисленные споры, страхи, тревоги по поводу:

• а правильно ли я веду терапию?
• а аналитик я в этот момент или нет?
• а как бы сделал «настоящий аналитик»?

И вдруг стало ясно, почему сначала мне было скучно. Мне, как чешским коллегам, не хочется смотреть в прошлое, слишком много неопределенности, непонятности и острых углов.

Но одна из базовых парадигм психоанализа гласит:
Непознанное прошлое вторгается в настоящее и влияет на будущее.
И поэтому у нас есть свобода – понять прошлое, чтобы быть более живым в настоящем.

Как казахи, у которых не было письменной истории, четких границ государства, но которые смогли обрести собственное место в общечеловеческой истории, не убивая, не притесняя соседние народы. Просто принимая как данность: мы такие, а Вы другие, и мы можем жить. Вот и все.

В этом, мне кажется, скрыта глубинная парадигма психоанализа, как философия свободного общества.

Когда каждая жизнь, каждый взгляд имеет право на существование, уже потому что он есть. Как мне сделать так, чтобы и ты, и я, и он оставались индивидуальностями, не ущемляя ничьей свободы? Остается только трудный, постепенный путь к поиску взаимной свободы.