На протяжении большей части истории западной и отчасти восточной цивилизации социальный статус, престиж и власть были тесно связаны с физической силой, аристократическим происхождением, харизмой, ораторским талантом или воинской доблестью.
«Ботаники», «фрики», «задохлики» - школьные маргиналы, погружённые в книги, технику или абстрактные миры, - традиционно занимали низшие ступени иерархии детских и подростковых сообществ. Однако с конца XX века наблюдается поразительный феномен: именно эти некогда отверженные индивиды всё чаще становятся основными архитекторами современной реальности - от технологий и культуры до политики и экономики.
В античных обществах идеалом человека была kalokagathia - союз физической красоты и моральной доблести. В Средние века власть принадлежала знати и духовенству, где важную роль играли риторика, родословная и воинские качества. Даже в эпоху Просвещения, несмотря на культ разума, интеллектуалы (вроде Руссо или Дидро) часто оставались маргиналами, зависящими от покровительства аристократов.
Индустриальная революция несколько повысила статус инженера и учёного, но социальная иерархия по-прежнему отдавала предпочтение «сильным личностям» - промышленникам-магнатам, политикам, военным. В школьной культуре XIX–середины XX века доминировали спортсмены, харизматичные лидеры и «нормальные» дети; а те, кто проявлял гиперфокус на науке, технике или фантастике, подвергались насмешкам, считаясь «неприспособленными к жизни».
Перелом начался после Второй мировой войны, особенно в США, где технологическое превосходство стало ключевым фактором глобального влияния. Атомная бомба, космическая гонка, компьютеризация - всё это требовало не спортивной харизмы и «мачизма», а глубокого интеллектуального труда. Появился новый архетип: «технократ» - человек, чья ценность определяется не харизмой, а компетенцией.
Однако настоящий переворот произошёл с наступлением цифровой эпохи. В 1970–1980-е годы в гаражах Калифорнии подростки-«ботаники», исключённые из привычных социальных структур, начинали собирать первые персональные компьютеры. Стив Джобс, Билл Гейтс, Стив Возняк - все они в школьные годы были скорее изгоями, чем лидерами. Гейтс признавался, что в школе его дразнили за очки и неуклюжесть; Возняк вспоминал, как его считали «странным». Тем не менее, именно они заложили основы современной цифровой цивилизации.
В 1990–2000-е годы этот тренд ускорился. Ларри Пейдж и Сергей Брин (основатели Google), Марк Цукерберг (Facebook), Линус Торвальдс (Linux) - все они соответствовали стереотипу «ботаника»: высокий IQ, социальная тревожность, склонность к системному мышлению, глубокая погружённость в абстрактные задачи. При этом их продукты изменили способы общения, потребления информации, даже формирования идентичности.
Этот сдвиг можно интерпретировать через призму философии. Фридрих Ницше в XIX веке воспевал сверхчеловека и волю к власти. Однако ирония истории в том, что сегодняшние, так называемые «слабачки» - интроверты, аутисты, нейроотличные - обрели власть не через физическую силу или харизму, а через создание систем, на которых держится мир.
Философ и медицинский антрополог Байрон Гуд (Byron Good), а также другие исследователи культуры и общества отмечают: в постиндустриальном обществе ценность смещается от телесной и социальной компетентности к когнитивной и информационной. Как писал Дэниел Белл в книге «Грядущее постиндустриальное общество» (1973), ключевой ресурс будущего - не капитал и не земля, а знание. А обладатели знаний - зачастую те самые «ботаники», которых раньше игнорировали.
Кроме того, в эпоху алгоритмов, больших данных и искусственного интеллекта особенно востребованы качества, традиционно ассоциирующиеся с аутистическим спектром: систематическое мышление, внимание к деталям, устойчивость к социальным дистракторам (отвлекающим факторам – Саймон Барон-Коэн, 2002). То, что раньше считалось «дефектом», теперь является конкурентным преимуществом.
Несмотря на впечатляющие примеры, утверждение, что «ботаники правят миром», требует уточнения. Во-первых, многие из этих «ботаников» - белые мужчины из привилегированных слоёв, имевшие доступ к ресурсам (компьютеры, университеты, стартовый капитал). Их успех - не только результат нейроотличности, но и социального контекста.
Во-вторых, настоящая власть всё ещё часто принадлежит не создателям технологий, а тем, кто контролирует капитал, СМИ и политические институты - а это нередко харизматичные, социально адаптированные лидеры, а не интроверты. Илон Маск, например, хоть и утверждает, что был школьным изгоем синдромом Аспергера, сегодня - мастер нарратива, шоумен и манипулятор общественным мнением.
В-третьих, культура по-прежнему романтизирует «сильного индивида»: герои фильмов, политические лидеры, даже инфлюенсеры - редко похожи на тихого программиста в очках. Цифровая элита может создавать инструменты, но не всегда определяет, как они используются.
_____________________________
Итак, скорее всего, речь идёт не столько о «перевороте», сколько о глубокой трансформации системы ценностей. В мире, всё более зависимом от сложных систем, алгоритмов и абстрактного мышления, социальная иерархия адаптируется. Те, кто раньше был маргинализирован за «чудачество» или «неприспособленность», теперь оказываются в центре процессов, определяющих будущее.
Это свидетельствует о том, что человечество перешло в новую фазу развития, где интеллект, креативность, необычность и нестандартность, а также глубина мышления ценятся выше поверхностной харизмы. Правда в том, что многие из сегодняшних «правителей» - те же самые дети, которых в школьной столовой называли «лузерами».
3000 баллов рейтинга
Показ вашей анкеты в блоке «Сайт рекомендует»
Голосовые ответы
Видео-ответы
