Анализируя свой путь в профессии, вспоминая многолетнее обучение на психоаналитически-ориентированного психолога, проставляя метафорические галочки в список достижений: многие часы работы на телефоне доверия, в больнице, в реабилитационном центре, в консультации в кабинете и в интернете, я понимаю, что с точки зрения формирования психологической парадигмы я прошел определенный путь от непонимания различия между психологом, психоаналитиком и психотерапевтом, различия между консультированием, терапией и анализом, различия между КПТ, экзистенциальной психологией и гештальтом до четкого понимания этих и не только различий, написания (но не всегда опубликования) статей на психологические темы и даже производства одного видеоролика, грешен.
Помимо того, что я смог ненавязчиво перечислить часть собственных заслуг на психологическом поприще, чтобы вам было проще рекомендовать меня как психолога своим знакомым, друзьям и родственникам, продолжение мысли состоит в том, что по прошествии этого пути мое отношение к психоанализу, как методу, и Фрейду, как его основателю, также менялось между крайностями. Чтобы уменьшить амплитуду колебания и успокоить свой разум, я применил один простой способ: я стал читать Фрейда, сначала для завершения обучения и в целях защиты выпускной работы и получения диплома, а после - просто так. Мое мнение о психоанализе, как методе, и Фрейде, как его основателе, с каждой прочитанной статьей становится все более и более моим собственным мнением.
Порой я все еще иронизирую над прозорливыми пророчествами маэстро при описании им клинических случаев, но это не мешает, а напротив, подкрепляет мое мнение о том, что он был если не гением, то отважным, упертым, несомненно умным и удачливым ученым, без которого современная психология и тем более психоанализ были бы совсем другими, если были бы.
Ниже по ссылке я предлагаю прочитать вместе со мной статью Зигмунда Фрейда “Заметки об одном случае невроза навязчивого состояния”, которая представляет собой поистине детективную историю распутывания автором клубка жизни пациента, где смешаны воедино и, как казалось, неотделимы болезнь, боль, сомнения, суицидальные настроения, галлюцинации, маструбация (кликбейт), компульсии и обсессии с младых ногтей и практически до самой смерти. Danke und viel Glück!
Bemerkungen über einen Fall von Zwangsneurose. 1909.“Заметки об одном случае невроза навязчивого состояния” опубликованы Фрейдом в 1909 году и представляют собой один из пяти наиболее известных случаев его психоаналитической практики.
Можно заняться буквоедством и, Лакан не даст соврать, упомянуть, что в одном из этих случаев - "Анализе фобии пятилетнего мальчика" - пациент Фрейда, маленький Ганс, не был формально пациентом, вся работа велась в переписке с отцом мальчика, а со Шребером, "пациентом" обозреваемой статьи, психоаналитик вообще не был знаком. Но тогда было другое время и другие правила счета.
Эти пять самых известных практических случаев описывают работу психоаналитика и его едва народившегося метода с различными психическими расстройствами. Каждое из этих расстройств с течением хода истории нашло себе в той или иной форме место в МКБ. Но в конце позапрошлого-начале прошлого века отношение научного, медицинского сообщества и простых бюргеров к лечению отличных от здорового состояний психики отличалось от современного. Психоанализ был не самым авторитетным способом борьбы с неврозами (истерия, фобия, обсессивный невроз) и психозами (паранойя, парафрения, шизофрения).
Когда я пытаюсь представить, что творилось в голове и душе Фрейда в этот период его жизни, жизни его метода, какие усилия были им вложены в борьбу за право быть услышанным и понятым, мне приходит параллель с любым из примеров в случайной статье на тему “Стартапы, в которые никто не верил” за одним лишь исключением, что во времена Фрейда не было венчурных фондов с веерной поддержкой всех в мире адекватных стартапов в надежде, что среди них окажется-таки Убер, Пинтерест или очень популярное приложение для размещения фото с поддержкой фильтров. Тем отраднее мне представлять, как Фрейд в конце своей жизни, с высоты прожитых лет, с учетом достижений и с пониманием важности и нужности всех сорока трех описанных клинических случаев (включая пять самых известных), с легкой с прищуром улыбкой говорит себе “Я смог”. Перейдем от моих фантазий к тексту этой сложносочиненной детективной истории.
1.1. Начало лечения. Детство.
Пациент - молодой мужчина обратился с жалобами на навязчивые идеи, которые преследуют его с детства, а также на навязчивые импульсы. В четыре-пять лет служанки в доме родителей позволяли ему видеть себя обнаженными, прикасаться к ним, тайно за ними наблюдать. В шесть лет пациент пожаловался матери на эрекцию. Его мучила мысль о том, что родители знают о его любопытстве и интересе к женскому телу, знают о чем он думает, чего желает; знают они, потому что тот проговорился и не заметил. Пациенту нравились девушки, он желал видеть их обнаженными, но когда мечтал об этом, возникало жуткое чувство, что из-за этих мыслей может случиться что-то ужасное. Например, умрет отец.
1.2. Военные сборы.
На военных сборах капитан, сторонник телесных наказаний, рассказал пациенту об изощренной пытке: осужденного связывают, прикладывают к заду горшок, запускают туда крыс, которым в поиске выхода ничего не остается как впиваться в задний проход испытуемого. В тот миг пациент подумал, a что если такое произойдет с дорогими ему людьми, его возлюбленной и отцом (который два года как умер). Едва возникла такая идея, как возникла санкция, определенное правило, которому нужно следовать, чтобы избежать воплощения этой фантазии: пациент громко произносит фразы-заклинания “Но-но” и “Ишь, чего вздумал”.
Следующим вечером капитан передал пациенту бандероль с заказанным пенсне и напомнил, что деньги за нее необходимо вернуть одному из офицеров. Чтобы отец и возлюбленная не пострадали от крыс, пациент придумывает себе новую санкцию: деньги возвращать нельзя. Следом, стараясь отогнать от себя эту мысль, пациент клянется себе во что бы то ни стало вернуть деньги. Многочисленные попытки сдержать навязчивую клятву, оканчивались провалом: деньги пациент офицеру не вернул. Налицо разрушительное противоречие: с одной стороны, было малодушно нарушить клятву, с другой, малодушно было ее сдержать, так как это означало бы, что пациент поддался навязчивой идее. Чтобы разрешить этот конфликт, пациент отдал все на волю случая, идя за обстоятельствами и знаками. Вернувшись со сборов и поговорив с другом, который указал пациенту на навязчивость его идеи, они сходили на почту и отправили деньги на адрес почтамта, где была получена бандероль, так как исходя из порядка работы почты того времени никто кроме почтовой служащей не мог выкупить бандероль пациента, а указание капитана, сторонника телесных наказаний, на необходимость вернуть деньги за бандероль с пенсне лейтенанту - ошибка капитана, реакция на это указание в форме навязчивой идеи пациента не соответствовало действительности, пациент дал клятву сам себе, обрек себя на мучения.
1.3. Продолжение лечения.
В ходе проведения сессий выяснилось, что пациента преследуют и другие навязчивые мысли, связанные со смертью отца. Он винил себя в том, что не был рядом с отцом в момент его смерти, так как уснул.
В двенадцать лет пациент влюбился в девочку, которая не ответила ему взаимностью. Ему пришло на ум, что она прониклась бы им, если бы с ним приключилось несчастье, скажем, если бы у него умер отец. Похожая мысль возникала у пациента в зрелом возрасте применительно к его даме сердца, на которой он не мог жениться из-за отсутствия средств. Тогда он подумал, что в случае смерти отца, ему досталось бы наследство, и он смог бы жениться на избраннице. Третий раз эта мысль пришла за день до смерти отца: пациент подумал, что он вот-вот потеряет возлюбленную и тут же себе возразил, что это неважно, так как он горевал бы еще больше, если бы потерял отца.
1.4. Навязчивые идеи. Случай с бритвой и другие.
Однажды дама уехала к тяжелобольной бабушке, пациент ушел с головой в учебу. Вдруг он подумал: “Когда возникает побуждение сдать экзамен как можно раньше - это куда ни шло. А что если бы возникло побуждение перерезать себе горло бритвой?”. Он кинулся к шкафу с бритвой, поймал себя на мысли, что это было бы слишком просто, сначала нужно поехать прикончить старуху, в ужасе повалился на пол.
Другой пример: в августе на отдыхе пациент вдруг решил похудеть. Во время трапезы он вставал из-за стола до десерта, выбегал на солнцепек без шляпы и шел быстрым шагом в горы, пока пот не начинал катиться с него градом. На фоне мании похудения у него возникла мысль о самоубийстве, о побуждении прыгнуть вниз с обрыва.
Существовали и иные навязчивые идеи, связанные с возлюбленной: надеть на нее головной убор при сильном ветре; успеть досчитать до пятидесяти в грозу между вспышками молнии; убрать с дороги камень, о который он споткнулся, чтобы ее карета не перевернулась, а после положить его на прежнее место; навязчивая идея о необходимости правильно понимать слова собеседника (постоянно спрашивал: «Что ты сейчас сказал?», в первый раз ты сказал иначе), скороговорка из первых букв молитв.
1.5. Повод для болезни.
В истории семьи отец пациента ухаживал за девушкой из бедной семьи. Мать пациента была из богатой семьи. Отцу пришлось сделать выбор в пользу матери. Мать после смерти отца рассказала пациенту, что ему уготован брак с одной богатой девушкой, ему нужно лишь завершить учебу. Пациента охватили сомнения в выборе между возлюбленной и предназначенной ему невестой. Уладить этот конфликт между любовью и зависимостью от воли покойного отца ему помогла болезнь; вернее, благодаря болезни он избавил себя от необходимости улаживать эту коллизию в реальности, как и в случае выше, отдав все на волю проведения. Он утратил надолго способность к занятиям.
2.1. (Пункт 1.1 сюжета “Начало лечения. Детство”). Перед нами ребенок, обуреваемый страстью к подглядыванию, которая основывается на сексуальном влечении и побуждает желание увидеть девушку обнаженной. Это желание равносильно навязчивым идеям, оно появляется в сопровождении мучительного аффекта. В душе пациента конфликт, так как навязчивое желание тесно связано с навязчивым опасением. Суть опасения: если мне захочется увидеть какую-то женщину обнаженной, мой отец умрет. Аффект приобретает оттенок суеверного ужаса и, чтобы отвести беду, вызывает импульсы, поддаваясь которым пациент соблюдает особые правила во избежание опасности.
Налицо все атрибуты невроза: эротическое влечение и его отторжение, желание (еще не навязчивое), его непринятие в форме опасений (уже навязчивых), мучительный аффект и позыв к действиям во избежание опасности. Плюс бредовая идея о том, что родители знают, о чем думает пациент. Фрейд предполагает, что до шести лет у пациента были травматические, конфликтные, вытесненные переживания, которые подверглись амнезии, но оставили следы в виде навязчивых опасений.
Гипотеза о вытесненном травматическом переживании, с одной стороны, полностью укладывается в суть метода Фрейда, психоанализ - он про детство, про стадии развития, точки фиксации в них, травмы, вытеснение переживаний и прочее, с другой, порождает обвинения в подлоге. Десятки статей написаны уважаемыми и не очень авторами о том, что Фрейд подгонял факты под свою теорию; приведены многочисленные примеры несоответствий, недосказанности, умалчивания, подсвечивания нужного и помещения в тень ненужного. Фрейд в описываемом случае неоднократно утверждает по тексту, что пациент вылечился, однако, доподлинно известно что в 1909 году уже после опубликования статьи в письме Юнгу он признается, что проблемы не оставили пациента полностью. В борьбе за жизнь психоанализа все средства хороши?
Что касается непосредственно течения случая, меня очень удивляют нравы семьи пациента, порядок взаимодействия его со служанками. Служанками… Вот уж воистину у психоаналитика должны быть очень терпеливые клиенты и очень богатые. Я задумался, не спровоцировало ли столь вольное поведение служанок раннюю манифестацию невроза пациента; что вообще было бы при отсутствии служанок в доме помимо того, что пациент, скорее всего, не мог бы себе позволить оплатить терапию Фрейда в принципе. Ведь ниже в развитии истории это взаимодействие явилось причиной травматического события, так сказать истока невроза.
Меня удивляет вольная интерпретация коллегами названия “Заметок об одном случае навязчивого состояния” в виде “Случай человека с крысами”, “Случай человека-крысы” и даже “Случай Крысина”. Я не нашел подтверждения того, что сам Фрейд называл этот случай иначе, как в заглавии статьи, но не сказать, чтобы я очень глубоко исследовал этот вопрос. Немецким языком я владею на уровне “руки вверх”. Меня не устраивает эта трансформация названия, потому что она смещает акцент на важную, но не основополагающую деталь истории пациента, обесценивая все прочие, многочисленные ее части.
2.2. (Пункт 1.2 сюжета “Военные сборы”).
Эта часть истории, часть про военные сборы, а точнее оперирование психики пациента с такими категориями как повреждающая идея об отце и даме, санкция, правило, которому нужно следовать, чтобы повреждающая идея не реализовалась, фразы-заклинания - кажутся довольно запутанными. Не удивлюсь, если у читателя, ознакомившегося с текстом статьи Фрейда, будет больше вопросов, чем ответов. Я надеюсь, что третий пункт текущей статьи частично снизит градус непонимания.
2.3. (Пункт 1.3 сюжета “Продолжение лечения”). Когда представление по существу неадекватно аффекту, тяжесть обвинения несоразмерна поводу, человек несведущий назовет аффект неоправданно сильным, преувеличенным, и решит, что винить себя в преступлении нет никаких оснований. Пациент таким образом не должен был бы винить себя, что в момент смерти отца уснул. Врач скажет иначе: аффект имеет под собой основание, чувство вины не подлежит сомнению, просто оно связано с каким-то неизвестным, неосознанным фактом, который еще предстоит установить. Известное представление оказалось на его месте только в результате ошибочной связи. Этим объясняется, что логика бессильна против мучительного представления. Фрейд стал искать, на каком основании пациент смог счесть себя виновным в преступлении против отца, зная, что никакого преступления он не совершал.
Что касается сильного страха потерять отца и фантазий относительно его смерти, Фрейд считал, что такой страх связан с давним вытесненным желанием, так что, пытаясь уверить аналитика в одном, пациент по сути, утверждал обратное. Бессознательное - полная противоположность сознательного. Беззаветная любовь к отцу является предпосылкой вытеснения ненависти. Сильная любовь мешает сознавать ненависть. Фрейд стал искать истоки и объяснения этой ненависти и нашел их в чувственных желаниях пациента. Тот полюбил даму, мысленно поступился отцом, считал отца помехой. Подобный конфликт между чувственностью (дама) и детской привязанностью (отец) - типичное явление. И это желание устранить отца как помеху, возникло у пациента намного раньше, в раннем детстве, до момента связанных воспоминаний.
В этой части статьи Фрейд упорно настаивает на том, что ответы на все вопросы относительно невроза пациента лежат в вытесненной, неосознаваемой части психики человека - в бессознательном. Довольно удобная формулировка, лишающая стороннего исследователя возможности ее проверить и, как следствие, представить возражения. Присовокупив к этому наблюдению тот факт, что пациент умер в 1914 году, задать вопросы, получить комментарии и отзывы непосредственно у героя, также не представляется возможным.
Плодотворна для размышления фраза Фрейда о том, что логика бессильна против мучительного представления. Сколько раз каждый из нас сталкивался с ситуацией, болезненность или рискованность которой прекрасно понимается рационально, но человек ничего не может сделать, отдаваясь на волю обстоятельствам, как пациент отдался на волю случая, когда ехал со сборов домой и не смог вернуть долг за бандероль, или когда пациент заболел после разговора с матерью о невесте из богатой семьи.
2.4. (Пункт 1.4 сюжета “Навязчивые идеи. Случай с бритвой и другие”). Навязчивая идея всегда представляется либо произвольной, либо нелепой; первым делом нужно определить, каково ее назначение, какое место она занимает в психике человека; тогда она окажется понятной и естественной. Чтобы найти разгадку, нужно синхронизировать навязчивые идеи с переживаниями пациента, выяснить, когда именно впервые возникла идея, в каких обстоятельствах она обычно появляется снова.
Возьмем случай с бритвой. Пациент усердно учится, чтобы встретиться с дамой; его охватила тоска по возлюбленной; он задумался о причине ее отъезда; порыв бессознательной ярости, помноженный на тоску разряжается желанием убить старуху; следом он ощущает побуждение покончить с собой в наказание за то, что поддался ярости и был готов пойти на убийство, но на фоне сильнейшего аффекта при учете невроза осознает все происходящее в обратном порядке: сначала ощущает побуждение к наказанию, после отдает отчет в преступном желании.
Случай с похудением. Истинная причина произошедшего - в воспоминании о возлюбленной пациента, отдыхавшей на курорте с кузеном Ричардом, которого все называли Диком (по-немецки – толстый). С ним он и хотел разделаться, вне себя от ревности и ярости, хотя не смел себе в этом признаться, и в наказание решил измучить себя диетой.
Несмотря на внешние различия, эти два случая роднит то, что они возникают в виде реакции на сильнейшую, недоступную для осознания ярость, обращенную против разлучника.
Соглашусь, что довольно сложно не перейти в лагерь скептиков или хотя бы осторожных нейтральных зрителей, когда наблюдаешь за развитием истории и ее осмысления Фрейдом в предоставленном виде. Однако, бессознательное, если верить в него, и принципы его функционирования навели основателя психоанализа именно на такие ассоциации.
По моему опыту психотерапии, причем на обеих сторонах спектра: как клиента психоаналитического терапевта, равно как психолога, я для себя снова и снова прихожу к выводу, что не так важен буквальный смысл интерпретации образа, не так важен факт того, что Дик по-немецки значит толстый или по-английски значит что-то другое, важно восприятие этой интерпретации клиентом, органичное помещение ее в терапевтический процесс, отсутствие чужеродности для терапии.
2.5. (Пункт 1.5 сюжета “Повод для болезни”). При неврозе навязчивого состояния детские переживания, которые явились предпосылкой для развития невроза, могут забыться; события, которые послужили непосредственным поводом для заболевания, сохраняются в памяти. Сама травма не забывается, но воспоминание о ней лишается эмоционального заряда; в сознании сохраняется нейтральное представление, которое кажется неважным. Нейтральное воспоминание воскрешается крайне редко и никак не влияет на сознательную мыслительную деятельность человека. У больного просто расторгнута связь между чувством вины и событием.
После прояснения повода для болезни в форме необходимости отказаться от дамы в пользу начертанной пациенту жены, тот попал в такое же положение, в каком по его предположению оказался до женитьбы отец, поэтому мог отождествлять себя с ним. Текущее заболевание было связано с образом покойного отца еще и потому, что наличествовало противоречие между зависимостью от воли покойного отца и чувствами к возлюбленной.
Отец был хорошим человеком, пациент действительно был близок и дружен с ним. Однако, должен быть камень преткновения, который рождал ненависть к отцу, какие-то действия отца шли вразрез с эротическими чувствами сына. Когда сын спустя много лет после смерти отца испытал сексуальное удовлетворение, ему пришло на ум: “Как же хорошо, ради такого можно и отца убить!” В этом отголоске детских навязчивых идей выявилась их суть. Руководствуясь всем перечисленным, Фрейд делает предположение, что в детстве, лет в шесть, пациент совершил какой-то проступок сексуального характера, связанный с онанизмом, и за это отец подверг его телесному наказанию. Это наказание отвадило его от онанизма, но вселило в него неизбывную злость на отца за помеху получать сексуальное наслаждение. Неожиданно выяснилось, что мать пациента рассказывала ему о подобном случае. Отец отлупил пациента за провинность, ребенок пришел в страшную ярость и во время порки стал поносить отца; но он не знал бранных слов, поэтому просто обзывал его разными словами «Ах ты рыба, белка, солдат!»; отца поразил порыв, он прекратил порку, никогда больше не бил пациента. Пациента так напугал собственный приступ ярости, что он стал вести себя как трус; когда кого-то из сиблингов пороли, он прятался от отца в страхе и негодовании. После расспроса матери выяснилось, что в три-четыре года пациент укусил няню, а, возможно, не только укусил.
Но причем же тут крысы. Слова капитана о крысах и о бандероли с пенсне вызвали бурную болезненную реакцию у пациента. Фрейд предполагает, что виной тому была болезненная чувствительность на почве комплекса. Оказавшись среди военных, пациент бессознательно отождествлял себя с отцом, унтер-офицером, что перекликалось с одной из армейских историй отца. Отец был картежником, «картежной крысой», Spielratte – заядлым игроком, проиграл небольшие деньги, которые ему дал сослуживец. Отец уволился, разбогател и пытался найти этого сослуживца, вернуть ему деньги, но не сумел. Пациенту было неприятно вспоминать об этом грехе отца, так как у самого пациента на бессознательном уровне накопилось множество претензий к отцу. Когда капитан сказал пациенту не забыть вернуть деньги, он уловил в этих словах намек на то, что его отец не вернул долг. Фантазия о пытке с крысами пробудила у пациента множество влечений, вызвала наплыв воспоминаний, крысы стали многозначительным символом. Эта фантазия разбередила анальный эротизм, который имел большое значение в детстве; кроме того, у пациента был зуд от глистов. Крысы стали для него символом денег, слово крысы вызвало ассоциацию со словом платежи (ratten – raten). В фантазиях он приравнял крыс к деньгам. Крысы являются переносчиками инфекций, могли символизировать боязнь заразиться сифилисом, равно как быть основанием для подозрений насчет личной жизни отца во время службы в армии. Переносчик сифилиса – пенис; у маленького мальчика пенис похож на червяка; крысы копошились в заднем проходе, как глисты, которые досаждали пациенту в детстве. Дальше больше. Крысы – грязные животные, питающиеся экскрементами и обитающие в канализационных коллекторах, что также повлияло на мощь делирия пациента. Если крыса олицетворяла пенис, то пытка олицетворяла копуляцию per anum, мысль о которой была вдвойне отвратительна, поскольку это касалось отца и возлюбленной. Продолжим. На кладбище пациент заметил крысу, подумал, что она вылезла из могилы отца, где глодала его труп; в общем смысле крыса кусается острыми зубами, но за свою прожорливость расплачивается, ведь люди жестоко истребляют ее собратьев; он и сам когда-то был таким же гадким маленьким замарашкой, кусался в порыве ярости и был наказан. По воле случая в рассказе капитана прозвучало слово, которое послужило раздражителем его комплекса, и он не преминул отреагировать на него в форме навязчивой идеи.
Итак, тайна зарождения навязчивой идеи раскрыта, опираясь на теорию инфантильной сексуальности, на знание символики при толковании сновидений. Когда капитан рассказал о пытке с крысами, эта жестокая сладострастная сцена распалила пациента. В следующий миг он вспомнил, как сам в детстве кого-то укусил; капитан, сторонник телесных наказаний, уподобился отцу. И когда на него вновь нахлынула злость, он обратил ее на капитана. Мысль о том, что пытка может случиться с дорогим ему человеком, следует трактовать как порыв желания, обращенного против капитана, а значит против отца в форме «Вот ты бы на себе такое испытал». Когда капитан передал пациенту бандероль с пенсне и напомнил о том, что за нее следует вернуть деньги, пациент знал, что капитан ошибается, платеж внесла почтовая служащая. Поскольку предыдущий разговор разбередил в пациенте чувства, связанные с отцовским комплексом, и воспоминания о сцене наказания в детстве, у него сложился другой ответ «Хорошо, я верну деньги офицеру, который принял бандероль, если у моего отца и у моей возлюбленной родятся дети». Клятва звучала как издевка, условия были нелепые и невыполнимые. Преступление свершилось – он опорочил честь отца и возлюбленной, двух самых дорогих ему людей; он заслужил наказание и наказал себя, дав зарок выполнить заведомо невыполнимую клятву и подчиниться не соответствующему реальности требованию капитана. Он решил «Теперь ты и впрямь отдашь деньги офицеру, принявшему бандероль». Он силился быть послушным в этих потугах, заставил себя позабыть о том, что капитан изначально ошибался (отец не может ошибаться).
Благодаря этому объяснению с делирием на тему крыс было покончено.
Таков был случай Эрнста Ланцера, юриста из Вены, помещенный Фрейдом в первую часть статьи “Заметки об одном случае невроза навязчивого состояния”. Во второй, теоретической части, основываясь на случае, но все же уходя в более научную плоскость Фрейд рассуждает о техниках, применимых к пациентам с навязчивыми состояниями, особенностях таких пациентов, их защитах, конфликте любви и ненависти, краткое описание которого было дано в первой части, причинах сомнений пациента, его склонности к магическому мышлению.
Я, вслед за маэстро, возможно, поразмышляю об этих сторонах невроза навязчивости в отдельной статье.
3000 баллов рейтинга
Показ вашей анкеты в блоке «Сайт рекомендует»
Голосовые ответы
Видео-ответы
