О, милые сестры, жизнь наша еще не кончена. Будем жить!
Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем... Если бы знать, если бы знать!
/ А. П. Чехов "Три сестры"

Если у кого-то из жителей нашей планеты и можно поучиться поступательной настойчивости, умению не отчаиваться и продолжать следовать избранному пути, то одними из первых в списке обязательно будут муравьи. Куда-то все время упорно бредут, что-то всегда несоразмерно тяжелое и масштабное за собой тянут, спотыкаются и падают с отвесных препятствий, а потом снова и снова на них взбираются, отчаянно стремятся навстречу каким-то своим, зачастую коллективным, целям.

Иногда в жизни сваливается откуда-то свыше на голову столько трудного и весомого, что по ощущениям сравнить себя можно именно с муравьем. Который бежит, например, от стремительно разливающейся из опрокинутой бутылки воды. Не осознает в силу масштабов, что вот этот немыслимый, обрушившийся откуда-то сверху сверкающий исполин - это просто чей-то резервуар для жидкости, помогающий кому-то просто утолить жажду, а ему, маленькому муравью, несущий прямо сейчас неминуемую гибель.

Или события жизни могут принимать такой головокружительный в самых худших смыслах оборот, что можно вдруг почувствовать себя бумажным змеем, попавшим в самое сердце урагана. Жизнь в своих событиях стремительная и порывистая, но грозящая быть очень короткой.

И еще вдобавок никуда не деться от какого-то такого ощущения, с которым к финалу остается героиня "Унесенных ветром":

- Ретт, что же мне теперь делать?! Как же мне теперь жить?!!
- Честно говоря, моя дорогая, мне на это на-пле-вать...

Вот и миру, такое ощущение, тоже абсолютно наплевать, он глух и безразличен к чьему-то отдельному и глубоко личному страданию, к чьему-то тревожному пробуждению посреди ночи и мыслям полуночным, к чьей-то горькой слезе на подушке, к чьему-то страху поднять глаза на грядущий день и увидеть там что-то смутно и размыто ужасающее. Что-то неопределенно тревожное, тень, мелькнувшую за закрытой дверью.

"Что же будет дальше?" - вопрос, рождаемый чистым разумом, который так долго зрел и развивался в эволюционировавших тысячелетиями структурах мозга. Разумом, который вроде бы призван делать жизнь лучше и яснее. Вопрос, который вроде бы задается в надежде что-то понять и прояснить, к чему-то подготовиться. Но в результате вызывает один лишь леденящий и сковывающий паралич воли.

В одной книге о потерпевших всевозможные крушения в необитаемых местностях людях автор заключает, что умирают они главным образом не от непосредственного и неизбежного голода или жажды. А от того, что продолжают снова и снова задавать себе сокрушительные вопросы, вроде:

• Почему это случилось именно со мной?
• Что я сделал не так?
• За что мне все это?

Продолжают задавать себе эти вопросы и не делают почти ничего, чтобы выбраться оттуда, куда их забросил случай.

В книге Апокалипсис Иоанн Богослов пророчествует среди прочего о том, что люди будут издыхать от ожидания грядущих бедствий из-за отсутствия веры и любви. От ожидания. Из-за отсутствия любви. И веры. Жизнь в страхе. Способная кастрировать любые начинания и порывы души не хуже самой, как это теперь модно говорить, "токсичной" "кастрирующей матери", описанной как характерологический тип в мудрых психоаналитических трудах. Жизнь в страхе, где главный и самый неумолимый, беспощадный и всепроникающий вирус - это сам страх. Страх - это вирус, а уже потом все остальное.

Всегда в таких ситуациях вспоминается один очень давний пациент, который пришел на прием чему-то такому в плане самообладания учиться, а на деле сам очень многому своей открытостью научил. Когда говорил о своем способе быть в бизнесе примерно следующее:

Ну, страшно, конечно, что поставщики так разбегаются и подводят все больше и больше. Но раньше же как-то у меня получалось, значит, и сейчас тоже что-то получится.

Или:
Страшно от того, что начинаю делать, не имея какого-то четкого плана, но обычно раньше всегда план рождался уже в процессе действий. Значит, и сейчас, когда начну, тоже что-то более определенное появится.

Человек живет в страхе потерять работу, здоровье, близких. Жизнь, наконец.
Но от жизни в страхе самой этой жизни и становится меньше.

Или воспринимает падение на несколько ступенек социальной лестницы вниз от порыва ветра неопределенности и непредсказуемости, присущей жизни, именно как унижение. Потерю "лица", сплошь состоящего из одной фасадной штукатурки.

Русский аристократ из числа людей, объявленных после 1917 года буквально "бывшими", работавший до конца жизни таксистом в Париже - для кого-то даже мысль о таком вызывает содрогания: полный крах. Но что в действительности в этом унизительного? Как может быть унизительным преодоление? Как может быть унизительным стремление человека совладать с вызовами жизни любыми доступными способами? Мыть полы в подъездах с кучей дипломов за плечами в ненастный период жизни, чтобы дети жили прямо сейчас. Ничего унизительного для личности в этом нет. А вот для раздутого шара великой гордости, конечно, есть.

Был такой американский фильм - "Смерть ей к лицу", вспомнился он для заглавия не из-за самой его сути, а только из-за названия. Что если проживать падение, лишения, ненастья так, чтобы они становились себе к лицу? Так, чтобы кризис тебе был к лицу? Преображал, вдохновлял, являлся поводом для большего доверия себе - что бы ни случилось, я буду как-то справляться и в итоге справлюсь.

Есть даже должность такая - кризисный управляющий. Наверное, это кто-то, кто более всего может "приходить в себя", когда все вокруг из себя выходят и все вокруг идет не так.

Трудности могут и оживлять.
И быть к лицу.
Если не бояться его потерять.