Как приятно сидеть и слушать звуки большого оркестра. Приятно видеть, как один человек, своими движениями вносит в оркестр гармонию звучания, и эти звуки наполняют сердца всех слушателей.

Но мало кто думает, что каждый человек является тем самым Великим Дирижером своей Жизни.

Да, когда в душе гремит труба, перебивая своим медным протестом все другие инструменты вашей души – хочется только одного – избавиться от трубы, или бежать от этого нестерпимого, негармоничного звука.

И вот этот человек, не знающий, что он самый что ни на есть дирижер своей музыки и гармонии, бежит со своими палочками от своего шума и гама, зарывается в рутину бытовых и рабочих проблем, пытаясь хоть так заглушить нестерпимый вой душевных медных труб и тромбонов.

И случается так, что силой воли он затыкает ненавистный инструмент, в надежде на долгожданную тишину и покой. И уходил протест, но вот незадача, громкость концерта поубавилась, и стали слышаться писки и скрипы тысяч скрипок неприязни и отвращения.

Удары барабана стали бить невпопад своими вспышками гнева, рояль застонал тяжестью, а пианино выдавало звуки обиды и слез. Бас-гитара заливала все вокруг своей ревностью…

И не было мочи слушать такой концерт, хоть и труба уже молчала, но весь этот хаос стал таким огромным и неповоротливым, что дирижер просто бросился наутек от себя самого, в попытках забыть о том, что он слышал в себе, бросился в попытке забыть эту страшную музыку, что выливалась и выплескивалась из человека при каждом повороте Жизни, при каждом новом шаге вперед, при каждом новом решении, поступке и действии…

И вот забыл человек, о том, что это был его концерт Жизни, и забыл он это как страшный сон, но не забыл, что в его руках есть палочки, и требовали они своей реализации, и понимал человек, что может он этими палочками управлять, но возвращаться к своему концерту нет сил и мочи.

И ходит он со своими палочками-амбициями, и старается изо всех сил управлять чужими концертами, да так, чтобы трубы в душах других людей никогда не звучали, ибо невыносимо было дирижеру слушать этот звук, ибо напоминал он о своей дисгармонии.

И даже не слушает, что в некоторых случаях, трубы людей чужих играют гармонично, красиво…

Но нет возможности увидеть и услышать это у человека, ибо убежал он от своего оркестра, убежал и бегает от всего, что бы так или иначе, напоминало ему о своем поражении, и борется он с этим в полной уверенности, что прав.

И годами он может слоняться без дела, без толку слоняясь по чужим концертам. И наступает время, когда сами инструменты понимают, что до человека не докричаться, не достучаться…

И тысячи скрипок начинают играть на нервах дирижера, доводя его до неистового состояния, вводя его в невиданное раздражение, взвинчивая его до небес, и так же неожиданно от туда сталкивая, бьют об землю, и сыплются следом на его голову все остальные, все инструменты, все без разбора с громыханием падают на дирижера погребая его под невообразимо гигантской кучей осколков искусства и творчества и…

…наступает тишина, тишина, в которой пришла смерть всем тем эмоциям, пришло осознание бесполезности игры и поведения дирижера, и понял дирижер, что именно он всему был виной, и именно он нес ответственность за свою гармонию в душе, за ту музыку, которая должна была литься из всех пор физического тела, нести в каждое мгновенье ту самую частицу Света, тепла, уюта, гармонии…

И плачет дирижер своей Жизни над обломками своих инструментов, и сейчас, также как и ранее, не понимает, что он все тот же дирижер… И не все инструменты повреждены, и что тоненький голосок флейты уже играет, и что играет она так, что слушать ее можно вечно, и идти и следовать этой песне всю жизнь.

И наконец то прислушался наш дирижер к этой сладострастной песне, слушает ее, силы обретает, жизнь свою переосмысливает, да думает, как другие инструменты восстановить да так аккуратно их использовать в звучащей симфонии, чтоб не перебить, не нарушить звуки флейты, той самой, что возродила его…

И так, потихоньку, постепенно, шаг за шагом, дирижер подключал каждый инструмент, и скрипки нашли свое место, и барабан уже не бил по ушам, и не отзывалось в сердце его разрушительное эхо. И труба нашла свое место, неся силу и уверенность, неопровержимость и верность тому пути, какой выбрал дирижер, и мелодия уже звучит так, что все окружение его слушает и радуется, что смотрят они на эту гармонию, и учатся тому, как может звучать контрабас, как можно вплести тромбоны и виолончели в великую гармонию Жизни одного человека…

И ходит по Жизни теперь дирижер, и не палочками своими указывает кому играть, а кому молчать, а своим примером показывает силу гармонии и радость искусства!