Один из любимых образов-воспоминаний времен учебы в Медакадемии - ординаторская хирургического отделения местной больницы скорой медицинской помощи. Она же, по совместительству, и импровизированная аудитория для занятий студентов на кафедре госпитальной хирургии.

В ней постоянно с утра громкие голоса, обсуждения операций, всегда что-то срочное и стремительное, часто тяжелое, но никогда не унывающее или пораженческое. Всегда с опорой на юмор, шутку, даже в самых трудных ситуациях. Ии юмор  иногда даже со стороны могущий казаться циничным, но при вдумчивом отношении неотъемлемый, как часть профессиональной жизни, постоянно сталкивающей этих людей с гранью жизни и смерти пациентов и своей ответственности за это.

А на стене во всю ее ширину растянут огромный плакат, с которого на тебя смотрят, пристально вглядываясь своими огромными сплошь черными глазами-блюдцами, чуть наклонив свои огромные головы, инопланетные пришельцы-гуманоиды. Такие, какими их чаще всего изображает массовая поп-культура: маленькие неразвитые серые тельца, длинные шеи и пальцы, непропорционально большие головы и огромные бездонные глаза. И подпись заглавными буквами на весь плакат: "ОНИ САМЫЕ УМНЫЕ".

Все обучение в мед. вузе пропитано этим духом помогающей профессии, желанием привить этот дух, столкнуть во многом неоперившихся еще недорослей с этими важными осознаниями, которые сквозят во всем: от зазубриваемых наизусть латинских пословиц ("Светя другим, сгораю!") до знаменитой клятвы на церемонии выдачи дипломов. И при этом помощь всегда понимается как что-то объективно однозначное, а помогающий человек - вот именно что как эта сгорающая свеча. И никак иначе.

Реальная же жизнь, всегда неизмеримо более богатая и обширная, чем любой академический учебник или профессорская лекция, сотканная зачастую из кажущихся несовместимыми противоположностей и противоречий, уже очень скоро начинает показывать: часто то, что выглядит как наилучший глянцево-лакированный образчик помощи такой, какой она и должна была бы быть в идеале, по итогам своим помощью совершенно не является.

А то, что при первом взгляде выглядит как нечто возмутительно циничное, неуважительное, оскорбительное и совершенно недопустимое в приличном обществе, помогает по плодам своим так, что ничто другое и близко не сравнится.

Вот, например, реаниматолог или хирург, который зашивает неудачно пытавшегося вскрыть вены самоубийцу. И накладывает швы без местной анестезии, и вставляет различные трубки в различные отверстия резко, жестко и болезненно. И вообще все делает так, чтобы все осуществить максимально качественно и сохранно для жизни и здоровья пациента, но при этом же с максимальной физической болью.

Он же, этот хирург или анестезиолог, по сути, форменный садист?!
Или его гнев по отношению к этому самоубийце несет что-то еще? Какую-то попытку, осознанную или неосознанную, через физическое страдание заставить этого человека, рядом с которым в реанимационной палате лежат десять других на волосок от смерти, не выбиравших этого для себя, заставить его, наконец, ценить то, что у него есть.

Может, это и очень условно-рефлекторный подход, не учитывающий всю предысторию страданий. Но ведь правда и то, что если бы алкоголика рвало сразу после опрокидывания рюмки, а не только лишь на следующее утро, то никакого алкоголизма не было бы и в помине. Является ли это помощью? Может ли являться?

Муж с женой встречаются вечером после довольно трудного дня у каждого из них.
У каждого было что-то свое, но вот жена начинает говорить первой. И говорит она о том, что не получалось опять на работе найти общий язык с одной коллегой, которая продолжает снова и снова ее задевать, как будто стараясь вызвать на какой-то конфликт. А, может, она начинает рассказывать, как ребенок опять не слушался/плевался кашей/рисовал несмываемым маркером на обоях/дрался с другими детьми в садике или детском саду. Или что-то еще, да что угодно.

И муж в ответ начинает: "Значит так, смотри, сейчас я тебе объясню: тут надо начать с того...". И терпеливо и старательно излагает ей подробно пошаговую инструкцию по преодолению всей этой трудной ситуации, в которую она попала. И ошарашенно смотрит на нее, когда она вдруг обрывает его резким возгласом: "Боже, да ты совершенно меня не хочешь слышать!!!".

И может быть, когда это повторяется снова и снова, он становится ошарашен настолько, что даже (о Боже, для многих мужчин это такое непозволительное признание собственной "слабости"!) идет на консультацию к психологу или психотерапевту. И, возможно, получает такой отклик: "А вы попробуйте сразу не начинать ей советовать, а просто слушайте ее молча хотя бы 15 минут в день. Только слушайте искренне, не для отбывания номера".

И допустим, именно этот муж начинает это в действительности делать, пусть даже чисто механически засекая время каждый раз. И видит, что в их отношениях с женой что-то начинает меняться. А может, он и притворяться не будет, а действительно начнет ее слушать и увидит, что она и сама выход знает, просто ей важно разделить с ним свои эмоции по поводу того, что происходило.

А может, это и вовсе совершенно другой муж, и он идет к совсем другому психотерапевту и с порога выпаливает ему: "Короче, сделайте что-то с моей женой! Это невозможно, что мне с ней делать?!!!". А психотерапевт попадается такой, что отвечает ему: "А я не знаю - это ж не моя жена..", "Но психотерапевт-то вы?", "Ну да, я, но жена-то ваша, откуда я знаю, что вам с ней делать?...".

И он уходит ошарашенный, а через неделю звонит психотерапевту жена и спрашивает: "Скажите, о чем вы с ним говорили? Он как-то сильно поменялся, уже не ссорится со мной по любому поводу...".

Психотерапевт же при нормальном объективном взгляде очевидно грубый и бесцеремонный старик! Является ли то, что он сделал, помощью? Может ли являться?

Но что-то поменялось у этого мужа. Может быть, ушло немного то ощущение тотальности своей правоты, в которой "сделать что-то" надо именно с его женой? И является ли помощью тот излагаемый сходу план действий, который муж читает жене в виде лекции?

Автор этих строк как-то участвовал в психотерапевтической группе у одного крайне неординарного терапевта. По крайне мере, так казалось на тот момент. В противовес по обыкновению тихим, мягким, принимающим, подчеркнуто уважающим любое проявление любого участника терапевтам, с которыми автор сталкивался часто до этого, этот терапевт был совсем другим.

Громогласный, с растрепанными кудрявыми волосами, живущий у моря и вечно разгуливающий босиком, пришедший вести группу в открытых сандалиях, которые отчетливо обнажали его нестриженные ногти, которые впору было бы назвать когтями, что стало отдельным особенным предметом обсуждения женской части группы, он, в то же время, был каким-то удивительно спонтанным и созвучным самому себе и тому, что происходило.

Говорил, что надо бы дать в морду, в тех ситуациях между участниками группы, когда действительно надо было бы дать в морду. В ответ на вопросы от участников по поводу определенных своих действий на группе говорил: "Я так поступил, потому что так надо!". Такое со стороны уж точно может выглядеть и выглядит для многих совершенно непростительным высокому званию психотерапевта.

И вот автор этих строк, обращаясь к одной из участниц, изрек что-то вроде: "Мне кажется, то, что ты сейчас призываешь к миру, гасит динамику группы. Зачем ты вообще это делаешь?". На что ведущий откликнулся: "А ты-то зачем это сейчас ей сказал?!".

Автор выдал в ответ что-то очень официально-конторское, вроде: "Каждый в группе имеет право проявляться...". На что ведущий, засверкав гневными искорками в глазах из-под косматых бровей ответил: "Так ты проявляйся как Ты! А не как супервизор!". И это было резко, больно и очень правдиво и подлинно, как и он сам как личность.

И действительно мне пришлось столкнуться с болезненным, но очень важным и счастливым осознанием, что я цеплялся в тот момент за какую-то выдуманную и присвоенную самому себе позицию некоего "наставника", которому кажется, что он помогает кому-то, а на самом деле просто использует эту позицию сверху, некоего "знающего" ментора, псевдо-эксперта, чтобы возвыситься над другими в своем иллюзорном преимуществе. Такая очень специфическая помощь свысока.

И в жизни этого так много, что становится, порой, невыносимо душно. Эти "самые умные пришельцы-гуманоиды" глядят с плаката внутри каждого из нас в разные мгновения жизни. И важно, так важно в эти моменты себя за руку ловить, останавливать, не давать себе быть "самыми умными". И помогать ради другого, а не ради себя.

Вот пациент делится историей, которую ему часто как некий курьез из его детства рассказывали родители. Он, будучи еще очень маленьким, но с уже проснувшимся живым интересом к окружающему миру, часто приходил к родителям с вопросами: "А что такое это? А вы знаете, почему происходит то?".

И родители тут же начинают ему обстоятельно и в подробностях отвечать, объяснять. А он случает очень внимательно и серьезно, слегка наклонив голову, а в ответ говорит, растягивая гласные: "Хм, праааааавильно!". И так повторяется в тот период очень много раз. И родители не понимают, что значит это его "прааааавильно", и он сам совершенно не помнит, а просто смеется над этим вместе с ними.

И вдруг в какой-то момент на одной встрече он говорит, что вспомнил. В те годы он сам что-то узнавал о мире, что-то читал, смотрел, слушал. И каждый раз для него это было невероятным открытием. И ему очень-очень хотелось поделиться этим с родителями, рассказать им это, объяснить. Ему хотелось поделиться с ними чем-то, что он открыл САМ.

Но каждый раз они оказывались поразительно и предательски осведомленными и каждый раз рассказывали ему все, что он только что узнал, очень полно и в подробностях. И ему не оставалось ничего, кроме как задумчиво тянуть в ответ это: "Хм, праааааааавильно!".

А в какой-то момент он просто перестал пытаться. Родители явно хотели ему помочь.
Но является ли это помощью? Может ли являться?

Какие-то простейшие вещи, когда в тренажерный зал приходит новичок и начинает делать упражнения, но делает их немного по-своему. К нему подходит не тренер даже, а просто другой занимающийся. И начинает рассказывать: "Смотри, так это упражнение неправильно делать, надо вот так...". И часто в ответ получает порцию раздражения.

И недоумевает, что за благодарность за мою попытку помочь?
Но является ли это помощью? Может ли являться?

В ходе психотерапевтической группы участница делится какой-то своей трудной ситуацией. Рассказывает о том, с чем не справляется, говорит много и о чем-то своем очень интимном и болезненном. Другой участник или участница начинает активно ей помогать:

• "Смотри, тебе просто нужно сделать вот это...",
• "Начни относиться к себе вот так...",
• "Я в том, что ты сейчас рассказала, вижу проблему сепарации с...",
• "Я не слышу в том, что ты рассказала, запроса. Сформируй запрос!".

Можно это список перечислять бесконечно - столько разных вариантов, один другого ярче и "блестящей". Но вдруг, робким тихим голосом, кажется, преодолевая что-то внутри, эта участница выдает в ответ: "Вы меня простите... Но вы меня сейчас так раздражаете...".

А те, кто помогали, удивлены и даже оскорблены в своих лучших чувствах:

• "Ты отвергаешь все попытки помощи!",
• "Ты сейчас играешь в игру "Да, доктор, но...",
• "Возьми на себя ответственность!",
• "Выйди из позиции беспомощного ребенка!".

Но является ли это помощью? Может ли являться?

Некое психотерапевтическое сообщество растет и развивается.
Когда-то его целью была помощь пациентам. Но чтобы помочь пациентам, важно было их как-то привлечь, дать им информацию о том, что помощь возможна, доступна. И для этого началось профессиональное объединение в какие-то структуры. Продвигалась информация о группах, специалисты сообщества, работавшие преподавателями в ВУЗах, стали все больше склонять студентов-психологов к обучению именно в их направлении психологии.

И постепенно сама идея помощи пациентам отошла куда-то на второй план. И произошел некий сдвиг мотива на цель. Собирать группы, увеличивать численность пациентов, увеличивать продолжительность пребывания людей в обучении или терапии стало главнее.

Обучать стали и профессионалов, и довольно странных и далеких от психологии людей. Пациенты стали больше одержимы идеей "продолжать ходить на занятия", только там чувствуя себя лучше. И все больше и больше вырисовывалась некая пирамидальная структура устройства всего этого мероприятия, изначально имевшего своей целью помощь, но все больше склонявшаяся к использованию.

Является ли это помощью? Может ли являться?

В Православном Христианстве есть такая канонизированная святая - Ксения Петербургская. Женщина, в молодости овдовевшая и ведшая образ жизни человека, которого на Руси издревле называли юродивым, блаженным. Раздала все свое имущество, нищенствовала. Письменных свидетельств о ней, по сути, нет, но есть множество историй, которые люди просто пересказывали друг другу.

И многие истории связаны с тем, как она брала милостыню. Брала, но не у всех.
Говорили, что берет она только у тех, кто чист душой и добр сердцем.

Потрясающий по силе воздействия и уместный, как кажется, в завершение всего сказанного образ: подает ей какой-то человек прилюдно милостыню, а она отказывается. Человек снова подает, но уже более настойчиво, а она все равно отказывается. И кончается все тем, что она убегает от него по улицам города, а он гонится за ней со своим подаянием и остервенело уже силится ей его непременно вручить.
Тоже, вроде бы, помощь... Только кто помогает и кому?

Хотим ли мы помочь или хотим почувствовать себя более значимыми, высокими?
Встаем ли в иллюзорную позицию "учителя" или действительно хотим что-то разделить с Другим? Является ли наше бытие Со-бытием, вместе ли мы сейчас с Другим или отделены в своем возвышении "помогающего"?

Я как-то всегда стараюсь вспоминать в такие моменты сомнений тот плакат.
Не там ли я сейчас? В их стройном превосходном гуманоидном ряду "самых умных".