Прыжок в бездну вершин.

У бессознательного трансовая логика.

Дети – наши «учителя», как говорят некоторые источники. Возможно, нам действительно стоит поучиться у детей как искренности, так и тотальности проявления своих чувств. А также великодушию, с которым они принимают родительскую боль, разделяя ее.

Хотя про великодушие я, наверное, погорячилась. Дети не в силах не любить своих родителей, поскольку выживание младенца зависит от здоровья и жизни матери. Ребенок подсознательно любой ценой, даже ценой собственной болезни или смерти готов сохранить мамину жизнь.

Мы умиляемся Белому Биму с черным ухом и Хатико, а наши детки ведут себя подобным образом: преданно, искренне, принимая на себя большую долю материнской скорби и вины, как в случае с Анютой, которая продолжает свой путь исцеления методом погружений.

• Зачем погружаться в прошлое, если проблемы у Анюты в настоящем?
• Зачем доставать мертвых из их могил и «совать им кулаки в лицо», чтобы попытаться «простить» их за свое нелегкое детство?
• Зачем перетряхивать обиды и рефлексировать по поводу «деревянных игрушек, прибитых гвоздями к потолку»?

Незачем.

Погружаясь, мы не ищем виноватых. Не размазываем сопли, пытаясь тупо «простить» родителей за отчаянную детскую боль.

Погружаясь, мы ищем логическую ошибку в рассуждениях двухлетнего (или младше) ребенка. В таких рассуждениях, которые верны с точки зрения его двухлетнего разума, когда дитя связано с мамой и не выживет самостоятельно - и ошибочны с точки зрения взрослого человека. Обычно есть эта самая ошибка, есть. Ошибка, сделавшаяся установкой, которая распространилась на поведение во многих сферах жизни того ребенка, который стал уже взрослым.

Анна, эта успешная и харизматичная девушка, эксперт во многих областях «мужского толка», технически грамотная, имеющая прекрасный аналитический ум и способность к анализу огромной базы данных, имела (после проработки уже не имеет) некоторую особенность. Боязнь публичных выступлений и всех моментов, так или иначе связанных с самопрезентацией. Деловые письма, переговоры, разговор с шефом и так далее.

При этом ее блестящие презентации, подготовленные для деловых встреч дома, в тишине и одиночестве, становились «куцыми» в реальности, а то и вовсе не увидели свет, оставаясь пылиться на жестком диске ее компьютера так и не реализованными

Безотчетный страх и чувство, которое трудно идентифицировать Анне, мешали ей открыть рот, повергая ее в ступор и шок. Девушка захлебывалась приливом крови к лицу, парализующей голосовые связки, а на ногах коленки подкашивались.

«Самозванка и выскочка», - вертелось в голове и билось в висках у девушки. «Недотепа, ты не имеешь права быть здесь, и мы все покажем на тебя пальцем и скажем «ууууу…», так что тебе только и останется, что обделаться по полной программе, прямо в свои стринги», - слышалось Анне из зала чужое молчаливое мнение.

Чувство вины за совершенный поступок. Вот это чувство. Анна не имеет права быть здесь, она досаждает им всем. Она не имеет права на внимание зала. И в то же время, оно необходимо ей.

Так же необходимо, как материнская любовь. Анне два года. А мамочка как будто неживая над ее кроваткой. Анечка и в самом деле «обделалась», ее пеленки требуют замены. А мама… мама, будто нехотя, как будто находясь «под киселем», в густом потоке, подходит к девочке и механически меняет ей пеленки.

Анюта чувствует вину. Маме приходится возиться с ней, хотя у мамы нет желания. Мама окоченевшая, «что воля, что неволя». И девочка своим двухлетним или годовалым разумом старается порадовать ее, а радость – вот, в пеленках, и мокрая, и плохо пахнет, и мама недовольна. С сухим лицом меняет все подгузники, и Аня чувствует вину. Маму не стоило тревожить. Надо лежать тихонечко, не привлекать внимание. Тогда, наверное, мама будет довольна, будет рада. Но вот - не получается не какать, в таком возрасте нет механизма «на горшок». А чувство вины есть. И сильное.

Что же случилось с мамой? Где радость материнства? Где ми-ми-ми? Где хлопоты веселые?

А мама глубоко–преглубоко в депрессии. Она пережила тяжелый стресс, после которого окаменела. Закрылась. Заморозилась. Не чувствовать. Не жить. Ведь это очень-очень Больно!!!

Развод. Аборт. И новая беременность. И новый муж. Ребенок, девочка, Анюта, которая совсем уж не должна держать ответ за мамины грехи. Ах, бедное дитя…

И мама охраняет дочь, как может. Не плачет перед ней, не стонет и, в целом, держит всю себя в руках. Так крепко держит, что завыть порою хочется, но как завоешь? Дочка ведь испачкала пеленки, надо менять, ни словом и ни выражением лица не показать всю свою боль нельзя. Пусть дочка будет счастлива и безмятежна. Пусть спит пока, пусть радуется жизни, а мама будет стойкой, не покажет своей боли. Ведь боль не про Анюту, про жисть ее жестянку…

И мама, охраняя дочку от своей великой боли, как будто надевает маску. Но дети… ведь они – «учителя». Они эмпаты, чистые душой, они готовыпринять и разделить и боль, и радость. Но отстраненность мамы, ее маска вселяет ужас: «мама неживая».

Как отступление, скажу, что прятать свои чувства от ребенка вредно для него же. Ребенок выдержит и боль, и разочарование. Особенно, если мама будет искать утешения у ребенка, прижмет его к себе. Дитя поймет, что мама его любит, а вот страдает она не по вине ребенка, а по другому поводу. Послания, которые называются «двойные» (мне плохо, но я делаю вид, что мне хорошо), калечат психику, поскольку ребенок принимает на свой счет всю затаенную мамой боль и обиду, вину и прочие невыраженные чувства, как скрытую угрозу и агрессию.

Запрет на выражение эмоций удерживает травму. И эта травма передается по наследству. От мамы к дочке. Может перейти, точнее. У Анны перешла.

Работа с Анной проходила в «точке» про пеленки. Не требовалось прощения ее и так несчастной мамы, потребовалось понимание ошибки в своих выводах: боль мамы, ее отстраненность направлены не на Анюту. Своею холодностью мама ограждала ее от боли, которую она испытывала сама. Все это было из любви. Вся холодность и отстраненность мамы из-за любви к Анюте. Не ранить.

Но даже взрослые мужчины порой не понимают, отчего надулась девушка, а тут ребенок. Как понять, что мама, «вся вселенная» печалится не из-за дочки, которая пока эгоцентрична и весь мир воспринимает вот в таком контексте?

Мама любила дочку, как умела; оберегала, как могла; а девочка сделала такие выводы, которые она могла сделать, имея опыт жизни в пару лет.

Глубокая проработка этой ключевой ситуации с виной по отношению к маме, в том плане, что Анечка «забирает» ее внимание, совсем так же, как она пытается забрать внимание зала на презентации, позволила выявить ошибку в «рассуждениях» ребенка. Позволила принять новые решения о том, как ей вести себя в настоящем времени на своей работе.

А также принять новые решения о том, как вести себя с собственным сыном, поскольку Анна увидела сходство в своем поведении по отношению к ребенку с поведением собственной матери по отношению к себе в младенчестве.

Используя те же стратегии защиты сына от своей боли (которой у каждой из нас - завались, если покопаться), она день за днем предъявляла ему «холодную, мертвую маму» (на самом деле она думала, что держит себя в руках и контролирует свое поведение), которая могла взорваться в самый неподходящий момент, усиливая чувство вины у ребенка только за то, что он находится рядом или за то, что он вообще есть, существует.

Это пример установок, впитанных «с молоком матери». Краешком психики, видимо, улавливая, что холодность и отстраненность матери - есть лучшая защита от боли собственного ребенка, Анна повторяла сценарий своей матери, хотя сама страдала от такого ее поведения. Знала ли она это? Сознательно – нет.

Сознательно все эти связи уловить почти что невозможно, сознательно почти никто не хочет нанести ущерб своему ребенку. А логика у бессознательного трансовая. На основании этой неочевидной логики и выбираются модели поведения. Они «хорошие» с одной точки зрения, и «плохие» с другой.

На погружениях есть шанс, что подсознание откроет свои тайны. Мотивы личного бессознательного каждого будут ясны. Как правило, оказывается, что «все» было сделано из великой любви (или из травматического опыта). Вот только поняты эти поступки «приемником» были превратно, лучше сказать, с эгоцентричной позиции, свойственной детям: «все происходящее имеет отношение ко мне лично».

Чувство вины за привлечение маминого внимания распространилось на различные ситуации жизни, в том числе на привлечение внимания на презентациях.

А что с мужской аудиторией?
Чувство вины и наказание за проступок в ситуации с папой, когда он сильно испугался за Анну.

Девочка почти что вывалилась из окна, когда ее выхватил оттуда перепуганный папа и наказал углом за разгильдяйство. Анечка готовилась к грандиозному выступлению с пустым стаканчиком из-под мороженки, звук от хлопка которого сорвет аплодисменты со всего двора.

И принятый папин страх за ее жизнь вместе с чувством вины за папину ярость впитались в девочку в том самом углу, в котором она честно думала над тем, что ведет она себя «кое-как».

Да, можно вырабатывать модели поведения, убеждая себя на сознательном уровне, что «дяди в зале с презентацией не съедят тебя», там не опасно. И ты не виновата, что берешь внимание зала. К чему же этот страх в коленках? Ты там по праву, ты – эксперт и умница.

Но голос подсознания, точней, эмоциональный фон будет сигналить, что «баба яга против», что ты виновна в том, что привлекла внимание. И тебе все-таки страшно, несмотря на понимание своей легитимности. Тебя будет преследовать страх наказания за свою явность. Вот только покажись народу, совсем так же, как в детстве, в той распахнутой фрамуге на четвертом этаже, большие дядьки (папа) тут же поставят тебя в угол. А нечего вести себя кое-как!

Так будет, пока ты не пересилишь своим сознанием свои эмоции. Пока из своей рациональности ты не построишь клетку для своего испуганного звереныша, который боится наказания за свой поступок. Или пока ты не наклонишься к нему, не поцелуешь его в лобик, не скажешь, что на самом деле его все любят и ведут себя «кое-как» от страха за его безопасность.

Задача погружения – не перетряхивать свои обидки, рефлексируя и плача по своей судьбе. Задача погружения заключается в поиске логической ошибки в выводах, а также в устранении ее, в принятии решений на основе новых данных, которые позволят улучшить твое настоящее и будущее.

На процесс изменений моделей поведения в соответствии с новыми решениями  порою требуется время, поскольку цепочки нейронных связей (физическая составляющая психики, элемент высшей нервной деятельности) выстраивались и формировались годами. Порой желательный эффект приходит быстро. Это зависит от пластичности психики каждого человека. От того, насколько глубоко в тело встроились модели поведения на уровне нервных связей.

У Анны после погружения чувство вины и страха публичных выступлений уступило место чувству азарта и вдохновения. Потребовалась на это одна сессия. У Анны есть еще моменты для работы, поскольку вскрылись параллели родительских сценариев.

Напутствие от Анны, вновь великодушно предоставившей свой материал для публикации, о том, что важно обращать внимание на неочевидные изменения в моделях поведения. Неочевидные – это такие, с которыми намеренно работы не было. Дело касается своих моделей поведения, и окружающих «тебя» людей.

У Анны в жизни с некоторых пор присутствует небывалый шквал мужского внимания, которого не было в таком объеме и характере выражения ранее: кофе от коллеги, приглашение присесть в общественном транспорте, внушительная скидка от галантного таксиста, открывающего двери перед непривычной к такому обращению девушкой, а также комплименты и внимание от мужа. А также благосклонность шефа и усилившаяся эмоциональная близость с сыном.

Анна идет семимильными шагами. Может, от этого ее открытость? От этого ее желание помочь другим людям путем озвучивания своего опыта? На такой опыт и такое стремительное изменение готова не любая девушка, точнее, психика.

Это как прыжок в бездну вершин.
Упасть, чтобы подняться.

Далеко не каждый готов стремительно падать, тем более, в страшную неизвестность.
Цена этим тяжелым падениям – быстрые изменения.

Для каждого есть свой темп, который регулируется психикой.