Те, кого «Бог миловал», не знают, что такое настоящая депрессия, и искренне считают ее просто плохим настроением.

Может быть, очень плохим.
Может быть, чрезмерно затянувшимся.
Но не более того.

А между тем, депрессия – это страшное, тяжелейшее состояние. Которое зачастую находится за пределами переносимости…

Обратимся к энциклопедии:
Типичный депрессивный синдром характеризуется депрессивной триадой, включающей в себя гипотимию, подавленное, грустное, тоскливое настроение, замедление мыслительных процессов и двигательную заторможенность. Настоящее, будущее и прошлое воспринимаются в мрачных красках. В некоторых случаях тоска воспринимается не только как душевная боль, но и как тягостное физическое ощущение в области сердца, в груди, «предсердечная тоска.

Согласитесь, человек с такими симптомами – живой труп.
Замороженный и одновременно пропитанный болью. Что же это такое?

Теоретики объектных отношений считают, что депрессию вызывает осложненное переживание утраты любимого объекта, интроецированного пациентом, но не интегрированного во внутреннюю реальность. То-есть, человек живет на свете, а внутри него мертвый объект. И постепенно он и сам начинает гаснуть. В этом случае неотреагированная утрата срабатывает, как гангрена психики.

Нэнси МакВильямс пишет:

Фрейд (Freud, 1917) предполагал,
а Абрахам (Abraham, 1924) последовательно разрабатывал идею,
что важнейшим источником склонности к депрессии является переживание преждевременной потери.
В соответствии с классической теорией, предполагающей, что люди становятся фиксированными на той инфантильной стадии, в течение которой они были избалованы или подвергались депривации, депрессивные индивиды рассматривалась как люди, пережившие слишком раннее или внезапное отнятие от груди или другую раннюю фрустрацию (Fenichel, 1945).

Мне кажется, что это абсолютно верно, как общая идея, суть происходящего с депрессивным пациентом. Но чтобы понять, как функционирует его психика, стоит проанализировать, что происходит с аффектами и драйвами при диагнозе «депрессия».

Начиная с Фрейда, теоретики психоанализа описывают аффективную картину депрессии как ненависть, направленную пациентом на себя самого.

В то время, когда психологическая мотивация переводилась на язык “либидо” и “агрессии”, данное явление описывалось как “садизм (агрессия) против самого себя” или как “направленный вовнутрь гнев”. Будучи клинически многообещающей, такая формулировка была быстро принята коллегами Фрейда, которые начали оказывать помощь своим пациентам, идентифицируя то, что вызывало у них гнев для того, чтобы дать обратный ход патологическому процессу. Последующим теоретикам пришлось объяснить, почему человек научился направлять гневные реакции на самого себя и то, какие функции обеспечиваются сохранением подобного паттерна.

Однако, наблюдая в своей клинической практике за происходящим в психотерапевтическом поле со мной и депрессивными пациентами, я стала испытывать сомнения относительно идеи гнева, развернутого против себя.

Если объединить симптомы депрессии –

• многочисленные вегетативные нарушения,
• двигательную заторможенность (на совершение любого движения требуются огромные усилия по управлению окаменевшим, непомерно отяжелевшим телом),
• замедление познавательных процессов, которое в конечном итоге является следствием торможения в ЦНС и нарушений кровообращения и ликворного обмена,
• паралич воли и острую тоску

– в одну картину, мы увидим сильный соматизированный страх. Разлитую по телу панику. Не прямую, как например, в случае фобии, а реактивную. Обратимся к психологическому словарю:

англ. reaction formation – защитный механизм, представляющий собой замещение продуцирующих тревогу конфликтов, напряжения чувств, мотивов и соответствующих им форм поведения их противоположностью. Ненависть напр., к родителю того же пола.

Таким образом, мы видимо имеем дело со страхом (паническим ужасом), призванным «остановить на взлете» гнев, ярость, НЕНАВИСТЬ.

Ненависть запретную, непозволительную, преступную. По отношению к любимому утраченному объекту, к матери. По отношению к любимому объекту, повинному в утрате груди. По отношению к самой груди. Особенно если это произошло на симбиотической стадии отношений с матерью (1-9 месяцев), когда ребенок не умеет видеть и чувствовать разницу между собой и внешним миром, собой и матерью.

Мелани Кляйн так описывает происходящее с младенцем: с ее точки зрения, грудные дети видят окружающий мир и самих себя через призму особенного восприятия, в силу которого окружающие новорожденных объекты и они сами не ощущаются целостными, а внутреннее не отделено от внешнего. Таким образом, их мир дробится на парциальные объекты: например, мать распадается на множество «материнских объектов» - лицо, глаза, руки, грудь и т. д.

И каждый такой объект в свою очередь распадается на «хороший» и «плохой». Если объект доставляет удовольствие, то младенец воспринимает его как «хороший», а если же объект становится источником фрустрации, то он «плохой», атакующий, враждебный. Например, если ребенка мучает голод, он воспринимает это чувство как нападение «плохой» груди. Если младенца перекармливают, то это также воспринимается как «плохая», агрессивная, преследующая грудь. Ощущения удовольствия, комфорта, безопасности переживаются как взаимодействие с «хорошим» объектом.

Таким образом, переживание утраты груди перемешивается с яростью преследующей (отнимающей) матери и яростью нападающего младенца, разрушившего преследующую грудь. И страх, блокирующий ярость, призван не только предотвратить непозволительное, смертельно опасное чувство, но и отменить утрату.

И в психотерапии перенаправление гнева, испытываемого депрессивным пациентом, с него самого на окружающие объекты может быть бесполезным занятием. Мне представляется более логичным идти по пути постепенного снижения концентрации гнева для ослабления страха как реактивного чувства, с одновременным переживанием невозможности отменить уже понесенную утрату.