Классический психоаналитический взгляд на природу сновидений представлен в знаменитой пионерской работе 3. Фрейда «Толкование сновидений» [1]. Сновидения сыграли ведущую роль в его самоанализе. С помощью этого эвристического инструмента он приходит к таким концепциям, как амбивалентность, Эдипов комплекс, вытесненные детские воспоминания, сексуальный символизм. Он называет сон «гением самообмана» и провозглашает его «царской дорогой в бессознательное». Во сне происходит топическая регрессия из предсознательного в бессознательное. Инстинктивные импульсы смешиваются с предсознательными мыслями, связанными с актуальными конфликтами. Таким образом, сон показывает то, от чего эго пытается защититься в бодрствовании. Поэтому Фрейд приравнивает сны к невротическим симптомам и вводит в аналитическую практику их систематическое толкование. Фрейд открывает такие механизмы, участвующие в образовании сновидения, как сгущение, смещение, изображение, символизация, вторичная обработка. Фрейд приписывает сновидениям двойную задачу - исполнения желаний и сохранения состояния сна. Для толкования снов необходимо собирание дневных остатков и ассоциаций сновидца, часто уходящих к детским воспоминаниям, а также знание символизма. Сны в классическом психоаналитическом подходе можно использовать для диагностического прояснения внутреннего конфликта, защитных механизмов, сопротивлений и переноса, а также для прямого перевода бессознательного в сознание посредством интерпретаций, приносящих инсайты.

Генри Элленбергер в своем фундаментальном труде «Открытие бессознательного» [2] показывает, что взгляды Фрейда были тесно связаны с многочисленными и весьма популярными во второй половине XIX века исследованиями сновидений, и называет в числе его предшественников Шернера, Мори, маркиза Сен-Дени и Роберта.

Постфрейдистские аналитики внесли большой вклад в понимание переносного и коммуникативного значения сновидений в терапии. Они уточнили положение Фрейда, что сон отличается эгоцентризмом и, с точки зрения теории либидо, является регрессией на нарциссический уровень. На уровне объектных отношений засыпание и сон связаны с взаимодействием или слиянием с позитивным родительским объектом и изгнанием негативного объекта. Канцер обратил внимание, что сон неизбежно является посланием тому, кому он будет рассказан - даже приведенные Фрейдом собственные сны адресовались читателю [3]. Рассказывание снов может мотивироваться бессознательным желанием - например, угодить аналитику, отгородиться или даже досадить ему, впечатлить своей грандиозностью. В современном психоанализе, безусловно, играет роль то, что пациенты знают: на сеансах принято рассказывать свои сновидения. Теория объектных отношений рассматривает рассказываемые пациентом сны как специфическое явление, порождаемое отношениями с аналитиком как объектом. Их понимание невозможно без учета этого контекста реконструируемых или конструируемых в терапии отношений. Увлечение многих аналитиков современным интерперсональным подходом заставляет их больше задумываться не над содержанием сна, а над тем, почему сон рассказывается в данный момент сессии. Какие процессы в интерактивном поле анализа, в так называемом «аналитическом третьем», он отражает [4]?

На многих аналитиков оказали влияние психофизиологические исследования сна [5]. В 1937 г. электроэнцефалографические исследования обнаружили медленную ортодоксальную и быструю парадоксальную фазы сна. Активность мозга в парадоксальной фазе напоминает состояние бодрствования. В 50-е годы в исследованиях Азерински и Клейтмана были подробно описаны REM-фазы сна, сопровождающиеся быстрым движением глаз. Они занимают около четверти времени сна, и именно в этих фазах человек видит сюжетные сновидения, которые впоследствии запоминает. Ряд данных показывает, что эти REM-сны критически важны для развития психики. На этих фазах сна человек перерабатывает много информации, поступающей из внутреннего и внешнего мира. Так, доля REM-фаз составляет у новорожденного половину времени сна, а к старости снижается до 14%. Продолжительность REM-фаз коррелирует с уровнем интеллекта и увеличивается при более интенсивных психических или умственных нагрузках. Биологи обнаружили, что у более развитых млекопитающих REM-сны длиннее, а относительная площадь лобных долей головного мозга меньше, из чего пришли к выводу, что сны позволяют более эффективно использовать мозг. Абсолютная важность REM-снов для человека была показана в экспериментах, где искусственное лишение этих снов вызывало наверстывание упущенного на следующую ночь. Длительное лишение сна или сокращение REM-фазы из-за органических травм мозга приводили к серьезных психическим нарушениям. Открытие Фишера в 1966 г., что сексуальное возбуждение возникает именно в эти фазах, позволяет построить мостик между психоаналитической теорией либидо и экспериментальным подходом к изучению снов.

В психофизиологии сна остаются популярными несколько теорий. Это «активационно-синтетическая» теория Хобсона и Маккарли (1977), уподобляющая сновидение случайной электромагнитной буре в нейронах головного мозга, которой человек пытается придать смысл (как чернильному пятну из теста Роршаха). Или генетическая теория «мусорной корзины» Уотсона и Крика (1983), считающая сон периодом утилизации ненужной информации, способом забыть. Или теория Карла Сагана об активации во сне правого полушария в противовес более активному в состоянии бодрствования левому полушарию.

С другого направления психоаналитическую теорию сновидений атаковала позитивистская философия. В книге «Состояние сна» ученик Витгенштейна Малкольм утверждает, что сна не существует, потому что утверждение «я сплю» абсурдно и недоказуемо [6]. Говоря о снах, мы на самом деле не передаем свои ночные переживания, а сочиняем некоторый текст. Ценность всей этой критики для практической психологии в том, что теперь мы лучше различаем сон как физиологическое явление и рассказы пациентов о сновидениях. Запоминаемость ночных снов зависит от общего психического развития сновидца и особенно от тренированности его зрительной памяти. Именно установка на запоминание снов влияет на их «возникновение» в анализе, и количество принесенных снов свидетельствует о мотивации на сотрудничество с аналитиком. Однако содержание или текст сновидения, также как и фантазии или воспоминания, в значительной степени определяются сознательным или бессознательным творчеством сновидца и его навыками вербального самовыражения. В метафорической форме пациент пытается донести до аналитика страдания и поиски его души. Подобно тому, как Бог нуждается в сотворенном им мире как в зеркале, душа изобретает повествования о себе, способные отразить ее максимально полно.

Этот взгляд на сны как на выражение автономии души особенно распространен у юнгианских психологов. Если для Фрейда сон является искажением того, что известно, то для Юнга это слова неизвестного языка - естественного образного языка психики. Посредством работы со снами может осуществляться диалог с бессознательным. В этом процессе сновидениям отводится особая роль по осуществлению компенсаторной функции бессознательного по отношению к сознанию. Они указывают на упущенные личностные мотивы и смыслы, рисуют неочерченные выводы, высказывают критику и эмоциональные суждения, даже предсказывают будущее. Таким образом сны помогают психике исправить дефекты в отношении сновидца к жизни. Техника юнговского толкования состояла в кружении вокруг сна - постоянном возвращении к вопросу: каково послание сна, что он советует вам? Последовательность больших или символических снов часто рассматривалась Юнгом как изображение индивидуации. Некоторые юнгианские аналитики критиковали Юнга за то, что, разделяя сны на малые и большие (имеющие ту же четырехчастную драматическую структуру, что и литературные произведения), Юнг пренебрегал первыми и отдавал явное предпочтение вторым. Они показали, что даже совсем короткие сновидения могут вносить важные эмоции в жизнь сновидца. Дискутировался также вопрос о диагностической ценности сновидений, поскольку известно, что Юнг на основании сна мог отказать в анализе. Так, Дикман [7] придерживался той точки зрения, что существует преемственность эго сна и эго бодрствования. Это позволяет использовать сны в качестве диагностического и прогностического инструмента внутреннего и внешнего мира. Другие же авторы считали, что сны могут представлять совершенно незнакомую психическую территорию.

Архетипические психологи, которые вслед за Хиллманом отвергли идею компенсации, использовали сны для взаимодействия с меркурианской силой воображения [8]. Есть юнгианцы, которые очень серьезно относятся к практике инкубации снов, повторяющей древние религозные ритуалы, существовавшие на Западе и на Востоке. Отдельные юнгианцы испытали влияние Ульмана и близких к нему авторов экзистенциального и трансперсонального направления, которые, ссылаясь на теорию Д.Бома об имплицитном или скрытом порядке вселенной, считали работу со снами соприкосновением с глубочайшими уровнями связанности всех явлений [9]. Многие юнгианцы сегодня мало верят в исключительную роль сновидений и ставят их в один ряд с активным воображением, свободными ассоциациями, символдрамой и другими творческими проявлениями личности в терапии.

Юнгианский аналитик Э.Росси попытался связать сновидения с другими ритмическими процессами в организме человека, опираясь на новейшие исследования в нейроэндокринологии, иммунологии и генетике. Сны являются примером работы трансцендентной функции, синтезирующей сознательную и бессознательную установки в целях трансформации личности. Этот личностный рост охватывает все уровни человека – от духовного до молекулярного. Росси, фактически, приравнивает ночные сны и гипнотические, для которых он разработал специальную методику [10].

Юнгианский аналитик А. Минделл, создавший В Америке школу процессуально-ориентированной терапии, уделяет большое внимание связи между сновидениями и телесными симптомами, личностным мифом и неосознаваемыми телесными сигналами [11] . Он близок к трансперсональным психологам, среди которых есть немало исследователей люцидных сновидений. Люцидные (осознаваемые) сны, которые с древних времен были целью йогических и других мистических практик, благодаря современным исследованиям Лабержа и др. в Станфордском университете [12], все больше входят в арсенал психотерапии. Хотя основатель психоанализа считал ошибочными попытки контролировать сон, с юнгианской точки зрения, в люцидных снах может быть найден удачный синтез сознания и бессознательного. Неслучайно именно творческие люди чаще всего переживают именно этот тип снов.

Сны являются удивительным свидетельством нашей одновременной ничтожности и величия. Ничтожности - потому что демонстрируют бессилие разума, неспособного поставить свои импульсы и желания под контроль, а также непостижимость нашей истинной природы, столь неуловимой, изменчивой и противоречивой. Величия - потому что дарят нам переживания бытия вне времени, пространства и телесных границ, сопредельности вечности.

Таким образом, в работах юнгианских аналитиков можно обнаружить весь спектр подходов к сновидениям - от классического религиозного виденья снов как духовного руководства Самости до постмодернистского отношения к ним как к живой полисемантической реальности.

Постмодернистские писатели, философы и художники часто обращаются к теме сновидений. Так, М.Фуко, создавая свою хрестоматийную «Историю сексуальности», обращается именно к толкованию сновидений Артемидором в Древней Греции, показывая подмену сексуального социально-экономическим в древнем мире [12]. Особенно близки к постмодернистскому проекту такие особенности сна, как отсутствие логики, неопределенность, фрагментарность, парадоксальность, самоирония, эффектность и театральность, скрытое цитирование и гипертекстовость. Сны демонстрируют возможность высвобождения игрового потенциала языка и мышления. Сны участвуют в деконструкции фаллогоцентрических установок личности. Ссылка на то, что сейчас рассказывается сон, позволяет поставить кавычки и тем самым легитимизирует альтернативный способ самовыражения. Это новое постмодернистское виденье становится все более актуальным для психотерапии [14].

Рассуждая о тексте, Р.Барт подчеркивал, что он является не готовым эстетическим продуктом, требующим разгадки замысла автора, а свободной знаковой деятельностью, включающей читателя в игру, в процессе которой реализуется неустранимая множественность смысла. Тот же принцип применим сегодня к психоаналитической работе со сновидениями. По-видимому, не существует единственно правильной теории сновидений и метода их толкования. Постмодернистский подход исходит из относительности и иллюзорности всех идеологий и мифологем, оставляя нам только веру в ценность сомнений, постоянного скептического вопрошания. В то же время он уважает разные точки зрения, подчеркивая, что современная наука включает субъективизм, ошибки и нонсенсы, неполноту и несовершенство в качестве критерия истинности. Этот подход фактически снимает дуализм субъекта и объекта, показывая, что любое наблюдаемое явление неразрывно связано с наблюдателем.

Мне представляется важным при обсуждении снов с пациентами создать атмосферу, в которой смыслы могут не только рождаться, но и рассеиваться, в которой реализуется гетерогенность и многоуровневость диалектических обменов, оставляющая при этом пространство для бессмыслицы, неясности и молчания. Типично постмодернистским приемом является смешение реальности и сна, бреда или фантазии, чтобы показать их относительность и произвольность. Юнгианский психолог Р. Джонсон предлагал придумать ритуал, вносящий сон в реальность [15]. Я считаю целесообразным разыграть отдельные фрагменты сна на сессии. Например, если пациент видел во сне свечу, то зажечь свечу на сессии и т.п. Другими примерами постмодернистских техник является прочтение сна наоборот (от конца к началу), продолжение сна в фантазии, обсуждение неприснившегося сна, воображаемый разговор с источником снов, разбиение сна на более короткие сны и анти-сны, деконструктивистское комбинирование элементов сна в новые сочетания.

Еще одной интересной темой является отношение к сновидению как к третьему субъекту аналитического процесса. Сон может быть символическим ребенком аналитика и пациента. Он может быть незваным гостем, спасителем или козлом отпущения и участвовать в объединении или ссоре родителей. Они могут пытаться привлечь его на свою сторону или выставлять за двери «родительской спальни». Здесь реализуются все варианты триангуляционных стратегий. Сон также может выступать в роли супервизора терапии. В качестве третьего сон также может быть переходным объектом, посредником, подарком, средством платежа, рентгеновским снимком, кушеткой, вокруг которой разворачивается аналитическое действо, историей, которую создается в терапии, Господом Богом или аналитическим идолом; этот список может быть бесконечным.

Ситуацию, когда сон вначале рассказывается третьему лицу, а потом уже аналитику, юнгианский аналитик Том Кирш считал проявлением шизоидной отгороженности, сопротивлением и нарушением герметичности аналитической реторты. С постмодернистской точки зрения, включение третьего в пространство общения можно рассматривать как попытку изобрести новый жанр - трилог или полилог вместо диалога. Подобные размышления применимы и для случаев, когда пациент рассказывает сны своих знакомых. Схема парного взаимодействия вводит гегелевскую диалектику раба и господина, неизбежно связанную с такими явлениями, как расщепление, слияние и сепарация, тревога преследования, линейная модель прогресса. Пойманный в эту программу ментальный мир замыкается на жестко противопоставленные добро и зло, мужское и женское, инфантильное и взрослое, полноту и нехватку, Эрос и Танатос. Выход за пределы дуализма Юнг описывал как работу трансцендентной функции.

Ссылки:

1. Фрейд, 3., Толкование сновидений, Ер.: «Камар», 1991

2. Элленбергер, Г., Открытие бессознательного, СПб.: «Академ. Проект», 2001

3. Антология современного психоанализа, М.: ИП РАН, 2000

4. Огден, Т., Мечты и интерпретации, М.: «Класс», 2001

5. Томэ, X., Кэхеле, X., Современный психоанализ, М: «Прогресс», 1996

6. Малкольм, Н., Состояние сна, М.: ОГИ, 1990

7. Дикман, X., Методы в аналитической психологии, М.: «ИАП», 2001

8. Боснак, Р., В мире сновидений, М: «Древо жизни», 1991

9. Хрестоматия по глубинной психологии, т. 1, М.: «Черо», 1996

10. Rossi, E., “How you Create a Great Day”, Psycological Perspectives, №25, 1991

11. Минделл, А. «Работа со сновидящим телом», Моск. психотерапевтический журнал, №1-3, 1993

12. Лаберж, С., Осознанное сновидение, К.: «София», 1996

13. Фуко, М., Забота о себе, М.: «Рефл-бук», 1998

14. Криппнер, С., Диллард, Дж., Сновидения и творческий подход к решению проблем, М.: ИТИ, 1997

15. Джонсон, Р., Сновидения и фантазии, М.: «Рефл-бук», 1998

Январь 2005г.